![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
maksim_kot
Источник : Делфи
Как сказано в законах Мерфи, на любой сложный вопрос всегда найдется простой, ясный, исчерпывающий, но неверный ответ. Оккупация – это по-моему, простое, всеобъемлющее и щадящее травмированное самосознание нации объяснение того, почему летом 1940 года Латвия потеряла независимость и стала частью СССР.
По-нашему, это дает ответ на все те вопросы, которые появляются при более близком знакомстве со Страшным годом. Поэтому латвийская нация полагает, что оккупация просто ей «положена», и точка! Мы настаиваем на суверенном праве формировать историю Латвии так, как нам удобнее. Закапсулировав в оболочке демагогии свою историческую травму.
Настоящему патриоту не нужно интересоваться, например, почему в тот раз этот статус не стал «заслуженным» - если не военными действиями, то, по крайней мере, публичным сопротивлением советизации со стороны власти. Доказательство веры – «на страну напала советская армия и присоединила ее в СССР» - ложное (ну, хорошо, неточное), его очень легко опровергнуть как фактами, так и юридической терминологией. Это легко – собрать нескольких патриотических историков и разгромить слишком самоуверенного географа Юриса Пайдерса. Гораздо более скользким для них могла бы оказаться схватка хотя бы и с недавно «гастролировавшим» в Риге Модестом Колеровым, действительным государственным советника I класса РФ (несмотря даже на то, что на пресс-конференции он выглядел подавленным неизбежным распадом Российской империи). Особенно если его тезис о том, что «с помощью секретных и открытых соглашений, постепенно и на законном основании они сами [лидеры стран Балтии] отдали советской власти контроль над своими оборонительными структурами, надеясь на на личные субсидии и социальные гарантии» окажется подтвержден советскими архивными документами.
Не случайно время от времени происходят небольшие скандальчики, когда один-другой латвийский юрист признает: на основании профессиональных знаний он не может признать то, что происходило тогда, оккупацией, поскольку это не укладывается в формулировки международного права. Недостаточно лишь того, чтобы нация и политическая элита хотели «чтобы мы были оккупированы». Оккупация – это вооруженный захват другой страны и введение в ней своего управления – согласно 42 пункту Гаагской конвенции от 1907 года, территория оккупирована, когда она подчинена фактическому управлению вражеской армии. Классический и общеизвестный пример – Германия после Второй мировой войны, когда комендатуры союзников контролировали повседневную жизнь завоеванных территорий.
Недавно читал опубликованные в московском глянцевом журнале прекрасно написанные воспоминания «гламурного политика» Ксении Собчак о ее предках, которые познакомились в послевоенной Германии. Дед был военным комендантом небольшого городка, и к нему шли немецкие женщины, чтобы получить разрешение на аборт от советских солдат. Он выдавал разрешения, нарушая таким образом и советские, и нацистские законы (часть последних оставалась в силе). Излишне говорить о том, что в 1940 году не было ни формального объявления войны, ни реальных боевых действий, ни захваченного военного управления, с выданными советскими военными комендантами разрешениями на прерывание беременности, покраску крыши церкви или проведение зеленого бала.
Советский режим и его «пятая колонна» - не только местные коммунисты, но и заметная часть «сливок общества» - действовали ловко и бесстыдно, разыгрывая сценарий «демократических революций» в странах Балтии. Три нации сначала пассивно наблюдали за этим театром, а затем и присоединились к нему в роли статистов, послушно направившись к урнам. Насколько мне известно, самыми серьезными признаками военного вмешательства были размещение советских солдат у литовских госучреждений (конечно, это объяснялось «защитой от гнева народа») и присутствием вооруженных советских матросов на заседании эстонского «народного парламента», который «проголосовал» за вступление в СССР (конечно, это объяснялось необходимостью «защиты воли народа от угроз фашистов»). Ах да, 21 июня 1940 года бойцы батальона связи, размещенного в Таллинне, в отличие от всей остальной эстонской армии, оказались сложить оружие и несколько часов сражались с советскими солдатами, пока не сдались.
Нашу одержимость оккупацией я могу объяснить разве что с помощью совсем неприятной аналогии, на которую меня натолкнул рассказ о деде Собчак: нередко жертва сексуального насилия вопреки фактам и свидетельствам продолжает настаивать на том, что насильник напал неожиданно, использовал грубую силу, избил (загипнотизировал и т.д.), отвез в лес... Бестактные напоминания о том, что на самом деле жертва сначала азартно кокетничала с насильником и позволила угостить себя коктейлем, к тому же села в машину сама, без насилия, могут довести ее до истерики. Когда нужно уживаться с отвратительными воспоминаниями о пережитом, каждый день смотреть на свои синяки и ссадины, обнаружить беременность и/или венерические заболевания, то все, что остается физически и морально сломленному существу – это вера в то, что «никто не может меня обвинять в том, что случилось, потому что насильник напал внезапно, избил и т.д...» Вера, которая, пытаясь выдавить стыд и реальные воспоминания, может довести до безумия.
Именно так мы, латвийский народ, пытаемся при помощи конструирования «факта оккупации» заболтать понимание того, что наши предки – в первую очередь, вожди, самые светлые умы и самые большие таланты – наивно вступили во флирт со Сталиным. Потому что это так мерзко: понимать, что нация «повелась» (и, к тому же, снова пережила тот же процесс во время немецкой оккупации). Нет уж, лучше верить в то, что советская армия 17 июня преступно набросилась на нас как гром с ясного неба; что все коллаборационисты были советскими агентами; что каждому латышу к голове был приставлен комиссарский наган - и Ульманису, который предательски помогал разрушить независимость, и всем, кто голосовал за «Народный сейм». Если мы во все это свято верим, то не стоит ломать голову по поводу всяких неудобных мыслей: почему жизни многих латвийских командиров и чиновников оборвались в Центральной тюрьме и советских лагерях, а столпы государства Янис Балодис и Вилхелмс Мунтерс миновали жернова ЧК.
Желание быть без вины оккупированными опасно, поскольку, не извлекая уроков из истории, отвергая и замещая ее политически созданными «фактами», мы рискуем допустить старые ошибки еще раз. Невиновность нации и ее власти летом 1940 года – деструктивный национальный миф. Гражданский долг латвийских интеллектуалов, если таковые у нас на самом деле есть – разрушить этот миф, прежде чем миф разрушит латвийский народ. У каждой нации неизбежно наступает момент, когда ей приходится переоценить свое прошлое, чтобы построить выдающееся будущее. Или выбрать самоуспокоенное прозябание, которое позволяет тешить себя «воспоминаниями» о великом прошлом. Какой бы горькой ни была истина, она делает нас сильнее.
Синдром «безвинной оккупации» - наше, латышское, сугубо внутреннее дело. Другим туда лезть не стоило бы. Но, к несчастью, здесь есть интересы и «второй стороны», поскольку некоторые люди в Москве беспокоятся, как бы балтийцы «с помощью агрессивного блока НАТО» действительно не заставили Россию как наследника СССР платить компенсации за советизацию. Тогда в очередь к кассе встанут и другие бывшие братские республики. А большая часть неграждан и новограждан уверены в том, что признание оккупации может для них закончиться приказом покинуть страну.
К сожалению, создается впечатление, что мы уже слишком запутались в полуправде и замалчивании, чтобы быть в состоянии всерьез пересмотреть наше видение истории. Есть панический страх того, что если снести эти уродливые конструкции, самосознание нации может рухнуть. Поэтому мне остается только наивно надеяться на то, что новые попытки пропаганды «факта оккупации» не деградируют до полного абсурда. Например, до снятого для Каннского кинофестиваля фильма в жанре трэш, переполненного окровавленными штыками монголоидных советских солдат, демоническими «жидовками-чекистками» в сапогах на высоком каблуке и прикованными к стене камеры пыток латышскими патриотами, которые поют "Lai līgo lepna dziesma"... Написал это и испугался – а вдруг я дал Андрею Экису новую идею для национального боевика?