Во II тысячелетии до н. э. на территории нынешней Латвии распространились поселения «прямых предков латышей — племен балтов». К концу I тысячелетия до н. э. эти племена населяли «часть современной Польши, территории Калининградской области, Белоруссии, Литвы, Латвии, а также Псковской и Смоленской областей». Когда на территорию современной России «позднее пришли славянские племена, жившие там балты смешались со славянами»¹. «В результате экспансии славян», как предполагают ученые, были вытеснены в Латгалию восточные балты, из которых затем выделились латгалы².

С древнейших времен латышский народ отличался особой музыкальностью. Латышских народных песен «сохранилось так много, как ни у одного другого народа на свете»³. Жители прибрежных районов славились своим умением строить лодки и корабли. Большого мастерства достигли предки латышей и в изготовлении ювелирных изделий.

Большое внимание уделяется «славянской и русской экспансии» в период раннего Средневековья, ее «геополитическому» характеру. Показательно, что даже набеги викингов подаются как «сговор» со славянами: приводится адаптированное переложение саги (без указания атрибутов и четкой «привязки» к Латвии) о том, что в V веке некий Старкадар вместе со славянским правителем Вино отправился в военный поход против народов, проживавших на побережье Балтики⁴. Волну «экспансии против народов балтов и балтийских финнов» связывают с начавшимся в VI—VIII веках движением славянских племен, при этом подчеркивается, что ареал балтов в Восточной Европе значительно сократился.

«Геополитическое» положение Латвии способствовало развитию морских и речных торговых путей, однако привлекало внимание к удобным гаваням различных захватчиков. Соседи, чужие племена и народы, многократно пытались покорить предков латышей, но всегда получали достойный отпор. Им приходилось героически сражаться против захватчиков из Руси, которые пытались захватить земли вдоль Даугавы. Русские князья стремились подчинить латгалов, ливов и эстов⁵. При этом латгальские земли, «возможно», находились в зависимости от Новгородского и Полоцкого княжеств⁶.

В целом вопрос о вассально-даннической зависимости древнелатвийских племен от Руси и образования на их территории протогосударств подается крайне туманно. С одной стороны, утверждается, что «под влиянием Руси на землях, которые населяли латгалы, образовались ряд небольших государств — Ерсика, Кокнесе, Талава»⁷, с другой стороны, подчеркивается, что владения правителей замков лишь «походили на мелкие государства»⁸, а «степень политической организации балтов на территории Латвии все же нельзя идентифицировать с феодальными государствами западноевропейского типа»⁹. При этом «задним числом» реконструируется образ мыслей правителя Ерсики Висвалдиса, который «хотя и считался вассалом полоцкого князя, все же стремился сохранить свою независимость»¹⁰. Между тем тесные контакты с Полоцким, Псковским и Новгородским княжествами (в латышском языке закрепилось за русскими название «krievi» — «кривичи») оказали существенное влияние на латгалов, часть земгалов и ливов. Так, в учебниках вскользь сообщается о принятии из Руси православия и заимствовании лексики, связанной с христианством: «в ХII веке в Ерсике и Кокнесе уже действовали православные церкви, в которых богослужение вели как русские, так и латгальские священники»¹¹, «в латышском языке очень многие слова, обозначающие понятия христианского культа, заимствованы из языка православных славян»¹². При этом в учебнике Г. Курловича и А. Томашунса помещена карта региона под заголовком «Приход христианства на территорию Латвии в IX—XIII веках», на которой жирными черными стрелками, в отличие от пунктирных с Запада, изображен «натиск» православия¹³.

Предки латышей почти целый век храбро сражались за независимость, но «подчинение балтов и прибалтийских финнов в XIII веке было закономерным результатом геополитических игр между западноевропейской (германской) и восточноевропейской (славянской) христианскими цивилизациями». В результате победило западноевропейское направление экспансии¹⁴. Несмотря на героическое сопротивление древних латышей, длившееся почти столетие, в течение XIII века все же возобладала немецкая сила: только в «безвыходной ситуации» принималось предложение о сдаче. При этом недвусмысленно намекается на «предательство» русских князей в ходе борьбы древнелатышских племен с немцами, вне контекста событий и обычаев того времени: «Войска новгородского и псковского князей все чаще вторгались в Талаву. Таким образом, оставшись без союзников, латгалы в 1214 г. сдались крестоносцам»; «Понимая, что полоцкий князь не в состоянии помочь в борьбе с немецкими захватчиками, правитель Кокнесе Ветсеке заключил в 1205 г. мирный договор с епископом Альбертом»¹⁵.

Господство иноземцев в Латвии длилось до свершения многовековой мечты латышей — создания независимого национального государства. Латышский народ, являющийся «основной нацией Латвийской Республики», образовался в XIII—XVII веках в процессе этнической консолидации куршей, земгалов, селов и латгалов, а также частично — в результате ассимиляции ливов¹⁶. Крестьяне сохранили духовные ценности своего народа, народное искусство.

Несмотря на продолжавшееся 700 лет угнетение латышей, период владычества шведов иногда называют своего рода «золотым веком» в истории Латвии, а «Курземско-Земгальское» (Курляндское) герцогство даже имело свои заморские колонии (Тобаго и земли на территории Гамбии).

Централизация России как крупного государства с «агрессивными устремлениями» повлекла за собой настойчивые попытки овладеть прибалтийскими землями. Ливонская война принесла «неслыханные бедствия латышскому народу»¹⁷: русскими были «полностью разграблены и сожжены» не только замки и немецкие поместья, но и крестьянские хозяйства латышей, а их самих «безжалостно убивали»¹⁸. Лишь из-за плохой организации русские вынуждены были уступить Ливонию Речи Посполитой и Швеции. При этом русские виноваты в том, что латышские крестьяне получили, помимо оставшихся немецких баронов, еще и новых господ, а вольный город Рига сдался полякам¹⁹.

Еще большее разорение Латвии русские совершили при Петре I: «На завоеванной территории русские войска занимались грабежом, поджогами, убивали или уводили в плен местных жителей»²⁰. При изложении материала о развертывании Северной войны между Россией и Швецией, по итогам которой к России была присоединена территория «Видземе», акцент делается на «заявлении» царя Петра I о том, что он «прорубит окно в Европу», а также на «опустошительном» вторжении в Лифляндию (Видземе). Школьники должны знать о неких «особых военных отрядах», «рыскавших» по Латвии в поисках еще не разграбленных и несожженных селений, чтобы нанести шведам наибольшие потери²¹. Разорение региона продолжалось еще несколько лет и достигло «невероятных размеров». Судьбу Лифляндии решила битва под Полтавой в 1709 г., в ходе которой Петр I нанес окончательное поражение главным силам шведов. Это позволило осадить Ригу, и 4 июля 1710 г. город сдался. В 1721 г. в финском городе Ништадте был заключен мирный договор между Россией и Швецией, по которому Видземе (Лифляндия) была «официально инкорпорирована» в Российскую империю. «Курземско-Земгальское» герцогство также попало под полный контроль России²².

При рассмотрении вопроса об «инкорпорации Латгале» в состав России указывается, что это произошло в результате первого раздела Польши в 1772 г. Три великих державы «использовали государственную слабость и внутреннюю нестабильность Польши», проведя еще два раздела Речи Посполитой (в 1793-м и 1795 гг.), в результате чего Польское государство перестало существовать. Указывается на то, что «инкорпорация» Латгале легализовала фактическую зависимость «польских восточных территорий» от России после Северной войны. И делается вывод: «В результате раздела Польши углубилась обособленность Латгале от остальной населенной латышами территории»²³. Обращается внимание на то, что российские войска после Северной войны не покинули территорию герцогства и остались там «для гарантирования безопасности герцогини [Анны Ивановны]». Указывается на совпадение интересов России, желавшей расширить свои владения и получить важные порты на Балтике — Вентспилс и Лиепаю [Виндаву и Либаву], и курляндского дворянства, осознававшего необходимость крепкой власти для подавления бунта и контроля над крестьянами. При этом подчеркивается, что Россия воспользовалась хозяйственно-политическим упадком, царившим в герцогстве, для захвата новой территории, «вынудив Петра Бирона за огромную сумму денег отказаться от герцогства»²⁴. С присоединением Латгале вся территория Латвии оказалась в составе России, однако «раздробленность Латвии» сохранилась, так как «латышские земли» были включены в состав трех различных губерний — Лифляндской, Курляндской и Витебской.

Присоединение Латвии к России в XVIII веке лишь ухудшило положение латышских крестьян и усилило отъединенность Латгалии, ставшей частью Витебской губернии²⁵. Латышский народ испытывал «двойной национальный гнет» — как со стороны немецких помещиков и священников, так и от русского правительства и чиновников, которые пытались «спаивать» крестьян. При этом, в 1817-м и 1819 гг. крестьяне, соответственно, Курляндии и Лифляндии стали лично свободными, но безземельными. Такие действия властей породили череду крестьянских восстаний и в последующем — массовый переход крестьян в православие (в надежде на землю), а также отток сельского населения в города. Только в 1849 г. правительством был серьезно ограничен произвол помещиков и введено право выкупа земли: «Помещикам следовало смириться с мыслью, что латышским крестьянам может принадлежать земля». В 1861 г. крепостное право было отменено и в Латгалии²⁶. Отмена крепостного права и барщины, дозволение выкупать землю и хутора, проведенные царским правительством реформы управления, первые ростки «духовного возрождения» «постепенно ликвидировали прежнее бесправное положение латышей». Росло благосостояние крестьян, которые начали отдавать своих детей в высшие учебные заведения, читали книги и календари. При этом «угнетатели» недооценивали латышский народ, неудержимо стремившийся к знаниям и способный выдвинуть из своей среды выдающихся ученых, писателей, поэтов, художников и музыкантов²⁷.

Индустриализация в прибалтийских губерниях, во второй половине XIX века превратившая Ригу в третий по величине промышленный центр Российской империи, привела к социальной напряженности, способствовала распространению социалистических идей. Подчеркивается, что она сопровождалась русификацией. Рост опасений правительства в нелояльности немецкого дворянства (по примеру польского) и влияние славянофилов, выступавших с «идеей единой России», привели к большему государственному вмешательству в жизнь Курляндии, Лифляндии и Эстляндии. Этому способствовали и призывы отдельных прибалтийских немцев начать онемечивание латышей и эстонцев. Санкт-Петербург в ответ разрешил деятельность латышских обществ, что обострило «отношения немцев и латышей в кругах образованных людей». Польстившейся на дуновения перемен малочисленной латышской интеллигенции после обострения ссоры с немцами пришлось искать соответствующую работу в других российских губерниях. На смену немецкому засилью в официальных учреждениях и школах пришла русификация: «латышский язык находился под практически полным запретом», в Латгале (после польского восстания 1863 г.) было запрещено книгопечатание латинским шрифтом. Дозволение использовать только «русский алфавит» трактуется следующим образом: «Почти 40 лет латгальцы оставались без книг на своем языке»²⁸.

Особое внимание в учебниках уделяется «национальному пробуждению» латышей («Атмода»), начало которому положило «движение за осознание, сбережение и защиту латышского языка и народа». Рассказывается о кружке «младолатышей», о стремительном культурном подъеме, проявившемся в создании сети национальных культурно-просветительных, певческих и хозяйственных обществ, печатных изданий, в развитии театрального искусства и литературы. Просветитель Атис Кронвалд совершенствовал родной язык, создав новые для латышей слова: поэзия, история, страсть, тетрадь, письмо, Отечество и др. Выделяется большое значение для «Атмоды» «самой радикальной газеты» — «Петербургас Авизес», создания Рижского латышского общества в 1868 г., а также проведения первого всеобщего Праздника песни латышей в 1873 г. Упоминается о том, что в 1870-е гг. произошел первый раскол среди идеологов «Атмоды» (часть из них не считала нужным бороться против русификации). В целом царская национальная политика в 1860-е — 1880-е гг. не только допускала некоторую оппозицию балтийским немцам, чтобы способствовать русификации, но и задействовала консервативные немецкие круги для недопущения национального возрождения латышей. Но она потерпела крах, так как идеи «Атмоды» успели глубоко укорениться и повлиять на формирование национально-государственного самосознания латышей²⁹.

В контексте национально-освободительной борьбы рассматриваются события «первой народной революции» 1905 г. Ученики должны усвоить, что в Российской империи у латышского народа не было подлинной свободы вероисповедания, были ограничены возможности высказывать свои взгляды в прессе, создавать общества, занимать высокие должности в государственных учреждениях. Политикой правительства были не удовлетворены все слои общества, в том числе предприниматели. Они требовали большей свободы, а во многих местах — и права на самоопределение, «ибо осознавали, что многие проблемы в государстве возникают из-за неправильной национальной политики». Революция 1905 г. стала самым широким народным движением в Латвии. Латыши особенно тяжело испытывали на себе наложенные российским государственным строем ограничения гражданских свобод и политику русификации, а также все еще привилегированное положение балтийских немцев на селе и отчасти в городах. В 1904 г. на основе нелегальных кружков была создана Латышская социал-демократическая рабочая партия. Признается, что она «сначала была более популярной», чем Латышский социал-демократический союз, «признававший национальные интересы и частную собственность на землю». В Латвии происходили массовые демонстрации, забастовки, столкновения с полицией и армией, поджоги поместий, погромы водочных лавок. В ответ царское правительство развернуло жестокие репрессии, сжигало дома и отнимало имущество. Сообщается, что карательными экспедициями³⁰ и военно-полевыми судами почти без всякого сопротивления (действовали лишь «лесные братья») и расследования «были убиты, заключены в тюрьмы и сосланы в Сибирь 10 тыс. человек». Внимание учеников акцентируется на том, что среди понесших наказание было очень много народных учителей, так как во время революции «они были активными организаторами сопротивления». Не без гордости отмечается, что во время «первой народной революции» в России революционеры Латвии были одними из самых активных борцов против царской власти. Подчеркивается, что борьба латышского народа против царя и немецких помещиков означала борьбу за свое национальное освобождение, против онемечивания и русификации. Констатируется, что именно под воздействием революции 1905 г. в сознании народа утвердилась «идея самоопределения латышей».

Царское правительство было вынуждено уступить некоторым демократическим требованиям. Вместе с тем, после революции оно «всячески способствовало переселению латышей в Россию, особенно молодежи, которая желала учиться». Также отмечается волна эмиграции латышей на Запад. Констатируется, что после 1905 г. «возросло доверие царского правительства к немецкому дворянству, позиции которого вновь укрепились»³¹. В учебниках подробно описывается бедственное положение латышей и их родины с началом Первой мировой войны, приводятся ошибки и возможные злонамеренные действия царских властей. Описывается принудительная эвакуация в 1915 г. всех мужчин 18—45 лет из Курземе, уничтожение отступавшими русскими войсками посевов и домов, вывоз во внутренние районы России «около 500 промышленных предприятий, из которых после войны было возвращено только 42». Правительство якобы не заботилось о беженцах, которых покинуть родину «заставили силой русские войска» и «в товарных вагонах развезли по всей России». Помогать им вызвался созданный в Петрограде Латышский центральный комитет по оказанию помощи беженцам, который «в то время являлся единственной руководящей организацией всего латышского народа».

Утверждается, будто русские войска «оставили Курземе и Земгале без серьезного сопротивления врагу; казалось, что они не считали эту территорию своей землей, за которую стоило сражаться». Именно с этим связано появление в латышском обществе идеи создания латышских войсковых подразделений. Вслед за тирадой о том, что «царское правительство не доверяло малым национальным меньшинствам Российской империи, но уступило требованиям латышской общественности и согласилось на создание латышских стрелковых батальонов, а позднее полков», рассказывается об утверждении в июле 1915 г. правил формирования батальонов и публикации воззвания «Собирайтесь под латышские знамена!». Учащимся, вопреки общеизвестным фактам, внушается, что части латышских стрелков были «первыми национальными войсковыми подразделениями в армии царской России». Описываются храбрость латышских стрелков и их «бессмысленные» потери на фронте, без внятной критики приводится слух о том, что «верховное командование русской армии сознательно стремилось уничтожить латышские полки»³².

В латвийской школе подчеркивается, что Февральская революция 1917 г. открыла «широкие возможности для автономии живущих в России народов»³³. Ученикам сообщается, что после Февральской революции мнения о дальнейшей судьбе Латвии были разными. Временное правительство считало Латвию неотъемлемой частью России, у населения которой не могло быть никаких прав на самоопределение. Крупнейшей латышской партией того времени была ЛСДРП, которая раскололась на две группы — большевиков и меньшевиков. Большевики считали, что Латвия должна быть в составе России. Они были убеждены, что большевики должны взять всю власть в России, а также в Латвии, действуя в соответствии с учением Карла Маркса о государстве диктатуры рабочих. Меньшевики «в большей мере защищали интересы латышского народа». Они требовали автономии для Латвии, «чтобы латышский народ на своей земле мог свободно выбирать путь своего хозяйственного и культурного развития». Позднее они примкнули к сторонникам идеи независимого Латвийского государства и окончательно порвали с большевиками³⁴.

Октябрь 1917 г. обострил военное и внутриполитическое положение в России, которое «не позволяло большевистскому правительству проводить империалистическую политику». Но большевики «не отказались от имперской идеи, лишь замаскировав ее интернационализмом и тезисом о праве наций на самоопределение». В учебниках признается, что сразу же после революции в Петрограде в неоккупированной части Латвии — в Цесисе, Валмиере и Валке была установлена власть большевиков. Повествуется и о том, что прошедший в декабре 1917 г. в Валмиере II съезд Советов рабочих, солдатских и безземельных депутатов Латвии не только провозгласил советскую власть и избрал советское правительство — «Исколат», но и объявил о включении Латгале в состав Латвии. При этом утверждается, что «управляемая Исколатом часть Латвии не стала независимым и самостоятельным государством»³⁵.

Сложные и противоречивые события Гражданской войны, немецкой оккупации и иностранной интервенции на территории Латвии сводятся к понятию «Освободительная борьба». Термин «гражданская война» не употребляется. Попытка латышских коммунистов вернуть власть в Латвии в 1918—1919 гг. трактуется как проявление российско-большевистского «империализма», «военное вторжение и разжигание гражданской войны». Задачей советского правительства П. Стучки было «создание латвийского государства, зависимого от России». Отмечается, что пока большевики приступали к «организации захвата Латвии», а немцы были в замешательстве от поражения в Первой мировой войне, национальные силы успели 18 ноября 1918 г. на общем собрании в Риге провозгласить основание Латвийской Республики. В марте 1919 г. большевикам, реквизировавшим частные предприятия, удалось частично решить проблему безработицы в городах, но «надежды крестьян получить землю были обмануты». Упоминается о введении советской властью бесплатной медицинской помощи и образования, основании Латвийского университета, Латвийской академии художеств и Художественного музея во главе с видным живописцем Вильгельмом Пурвитисом.

Однако мероприятия советской власти «не получили поддержки латышского народа», особенно крестьян, рассчитывавших на раздачу, а не временную аренду ставшей госсобственностью помещичьей земли. Правительство Советской Латвии «утратило всякую поддержку народа», но почему-то пало только под ударами немецких вооруженных сил, специально оставленных Англией, Францией и США для борьбы с большевиками, а также созданных «латышских национальных войск». Между ними иногда «по недоразумению» происходили столкновения. Вскользь упоминается также об «одной русской роте», воевавшей против большевиков. В учебниках отмечается террор, устроенный немцами после взятия Риги 22 мая 1919 г. против советских работников, красноармейцев и рабочих, в ходе которого «к сожалению, …пострадало много мирных жителей»³⁶.

Феномен красных латышских стрелков в России объясняется их «тяжелым положением» после развала старой русской армии, с учетом оккупации Латвии немецкими войсками, а также «большевистской агитацией». Утверждается, что именно «гордость стрелков не позволяла сдаться, поэтому они остались в своих полках и оказались на службе у правительства большевиков». Российские коммунисты «широко вовлекали» латышские стрелковые части как «наемников» в военно-революционные действия, в том числе «посылали на ликвидацию бунта бывших союзников большевиков — левых эсеров в Москве». Вместе с тем упоминается о существовании двух латышских полков, сражавшихся на стороне белых³⁷.

В повествовании о наступлении немецких и «русских белогвардейских войск» П. Бермондта-Авалова делается акцент на их зверствах, которые «объединили латышей» в борьбе с ними. Даже после поражения, нанесенного латышами при поддержке британской и французской корабельной артиллерии, «немецкие и русские войска», отступая, «разоряли, жгли и грабили все, что только могли»³⁸. Во время «Освободительной борьбы», которая завершилась подписанием 11 августа 1920 г. мирного договора с Советской Россией и признанием Москвой независимого Латвийского государства «на вечные времена», сильно выросло и окрепло «государственное сознание латышей, вера в свое государство и его будущее»³⁹.

В 1920-е гг. «многострадальный народ» строил свое государство, восстанавливая хозяйство и развивая демократию. Земельная реформа привела к образованию новых и укреплению старых крестьянских хозяйств, которые не только полностью обеспечивали Латвию сельхозпродуктами, но и продавали их за границу. Поощрялась общественная активность, бурно развивался парламентаризм. Однако закон о выборах имел много недостатков; 15 мая 1934 г. Карлис Улманис совершил государственный переворот. Начались «улманисовские времена» — «противоречивый период» в истории Латвии: с одной стороны, попрание демократических начал, с другой стороны, «рост благосостояния народа» и «весьма значительные успехи» в хозяйственной жизни (возведение в Риге самого большого крытого рынка в Европе и строительство Кегумской ГЭС, производство фотоаппаратов «Minox»)⁴⁰.

В латвийских учебниках утверждается, что Вторую мировую войну «развязали» Гитлер и Сталин⁴¹. Нападение Германии на Польшу 1 сентября 1939 г. напрямую связывается с «пактом Молотова — Риббентропа»: «Это нападение смогло произойти потому, что 23 августа 1939 г. министры Советского Союза и Германии Молотов и Риббентроп подписали секретные протоколы…, которые предусматривали оккупацию государств, находящихся между обеими державами, и раздел их территории». Более того, со ссылкой на неназванные архивные источники утверждается: «Сталин желал войны настолько же, насколько желали войны Гитлер, Муссолини и японцы, и у него была своя роль в том, что война началась»⁴².

О «пакте Молотова — Риббентропа» как первоисточнике «советской оккупации» Латвии говорится во всех латвийских учебниках истории ХХ века. Подчеркивается, что, несмотря на взаимную идеологическую ненависть, Гитлер и Сталин «единодушно договорились об уничтожении новых государств, появившихся после краха старых империй». Среди наиболее эмоциональных оценок советско-германского договора о ненападении и секретных приложений к нему можно выделить следующую: «Заключившие договор стороны умышленно и бессовестно не принимали во внимание права балтийских стран, Польши, Финляндии и Румынии на свободу, независимость и самоопределение»⁴³.

Проведение «советской оккупации» Латвии является одной из центральных тем латвийских учебников истории. Подчеркивается, что в июне 1940 г. советское правительство под угрозой военной силы и надуманным предлогом категорически потребовало, чтобы правительство Латвии разрешило разместить в Латвии любое количество военнослужащих Красной армии. Улманису было обещано, что Латвийское государство не утратит независимость. Правительство Улманиса, «не спросив мнения народа, согласилось с таким несправедливым требованием, чтобы уберечь население от тяжелых жертв в неравной войне». В результате 17 июня 1940 г. «впервые после Освободительной борьбы Латвию оккупировали войска чужого государства». Улманис выступил по радио сразу после входа в Латвию «оккупационной армии», сообщив народу, что «Кабинет министров подал в отставку, но он остается на своем месте»⁴⁴.

Процесс установления советской власти в Латвии сопровождался кремлевскими «провокациями» и активностью просоветских «коллаборационистов». Сообщается, что 15 июня 1940 г. на латышских пограничников в Масленках напали красноармейцы, а 18 июня в Латвию вместе с Красной армией прибыл спецпредставитель Москвы А. Вышинский для составления угодного СССР правительства во главе с Августом Кирхенштейном. Советские спецслужбы «начали провоцировать демонстрации и уличные шествия недовольных жителей в самых больших городах Латвии, а также способствовали их столкновениям с полицией». При этом признается, что среди участников демонстраций и шествий «были и добровольцы», верившие в коммунизм или надеявшиеся извлечь какие-то блага из смены власти. Подчеркивается, что «таких людей называют попутчиками, а тех, кто активно сотрудничал с оккупационной властью, называют иностранным словом коллаборанты»⁴⁵.